Когда Демосфен с Клеофардом выехали за город и кони после красивого долгого бега пошли рядом, скульптор спросил:

- Кто та красавица, что хочет погреться около твоего сердца? У тебя еще солнечное лето и она хочет тепла.

- Не говори глупости. Ты ее не знаешь.

Клеофард удивленно посмотрел на Демосфена и молча, пришпорив коня помчался вперед. Вдруг конь оступился, попав ногой в нору какого-то зверька, и захромал. Они спешились, осмотрели ногу. Раны не было, но конь уже не мог бежать. Когда солнце село за горизонт, остановились возле какой-то речки. На пологом берегу молодой рыбак раздувал жар от костра, жарил рыбу. Демосфен спросил:

- Дружок, как звать речку?

- Речка, - ответил певучим голосом юноша.

- Сам вижу, что речка. Как ее называют?

- Она впадает в Нил.

- Знаю, что впадает в Нил. Как ее звать?

- А как тебя звать?

- Демосфен.

- А ее - Речка, - сказал рыбак, удивляясь, что чужестранец какой-то непонятливый, не знает того, что все люди знают.

- Хорошо, - пусть будет речка, - согласился Демосфен и пошел по берегу к другому рыбаку, который сидел на корме лодки, приткнувшейся к берегу, и ловил рыбу странным методом. Он доставал из деревянной кадочки икряную трепещущую рыбину, быстро хитрым способом привязывал ее на нитку и кидал в воду около кормы. Там сразу появлялись несколько самцов. Рыбак подсадкой из лозы ловил их и выкидывал на берег.

На противоположном берегу, за рядом деревьев, на широкой наклонной площадке виднелись разрушенные колонны и стены какого-то сооружения. Демосфен поинтересовался у рыбака:

- Парень, скажи, что это за развалины? Там был когда-то дом, храм?

- Там руины, - ответил равнодушно рыбак.

- Я вижу, что руины, а раньше что было?

- Там всегда были руины, - сказал рыбак и начал быстро орудовать подсадкой, вылавливая крупных самцов около лодки.

Солнце зашло за горизонт и сумерки затопили речку. Птичий гомон притих, только кое-где еще плескались на плесах речки водоплавающие птицы. Демосфена не покидала мысль о руине. Он спросил Клеофарда, знает ли он что-либо о ней.

- Конечно, знаю. Это следы деятельности одного фараона, еретика-реформатора, который жил много лет назад и правил Египтом.

 

…Верховный жрец Тау со священным жезлом в руках стоял перед фараоном Аменхотепом Четвертым и говорил ему о негативных последствиях войны, которую он ведет долгое время:

- Брат, остановись. Твоя земля уже достигла самых далеких морей и гор. Далекие цари и вожди признали тебя великим и могучим, и боятся тебя. Остановись, ибо разрушенное хозяйство и обнищание приведет народ к непослушанию. На юге уже беднота восстала, а утихомирить ее нечем. Войско держишь далеко, а тут ни одной когорты нет. Остановись… Пока не поздно. У тебя нет совсем желтого металла.

Последние слова жреца Тау так остро укололи фараона, что он вскочил из кресла и подбежал с кулаками к жрецу:

- Да, желтого металла нет, но он есть у тебя и твоих жрецов!

- Я все отдал, что имел.

- Врешь, брат, врешь. Не все отдал. Прячешь.

Фараон Аменхотеп понимал и в душе соглашался с верховным жрецом, что развязанные им долговременные войны разрушают державу, но остановиться не может, счастье само идет в руки: цари и вожди соседних земель не дают должного отпора, легко принимают его подданство. Еще немного войны - и он овладеет миром. Но для этого нужен флот, чтобы победить людей моря. А желтого металла, чтобы построить суда, нет. А продуктовые запасы исчерпались. А египтяне бунтуют. Они хотят жить в достатке. А откуда его взять? За какие вещи обменять?.. И он приказывает Тау собрать жрецов окружающих храмов и привести к нему.

Через несколько дней после беседы верховного жреца с фараоном бритоголовые жрецы с символами своих богов, которым служат, собравшись во дворе фараона, толпой стояли против солнца, ожидая Аменхотепа. Фараон появился в сопровождении своего верного начальника охраны Семнехкари и нескольких придворных чиновников. Без пояснения он сразу попросил их поделиться с ним своим богатством, чтобы закончить войну и начать строить мирную жизнь. Но жрецы в один голос заявили, что все, что имели, уже ему отдали и теперь сами голодают. Это разгневало фараона и он накинулся на них с угрозами и руганью:

- Вы все лжецы и ваши боги лживы!.. Наплодили богов много, а что хорошее от них имеем? Кто мне помогает? Никто. Вы прячете свои нечестно нажитые состояния, натравливаете людей на меня… Вы разрушаете Египет. Вы гиены, которые ждут дня, чтобы полакомиться моим телом. Не будет! Всех выгоню, поубиваю, сожгу! Думаете, что вы над фараоном?! Нет. Фараон над вами был и будет!

Еретичные и обидные слова глубоко оскорбили жрецов. Они взбунтовались, грозно замахали на Аменхотепа жезлами, выкрикивая, что он сам лжец и обманщик. Они честно служили и служат Египту и своему народу. Заповеди предков не нарушают. Боги не выдуманы, они живут и хорошо слышат ложь фараона.

- Фараон, ты будешь наказан богами!..

- Кто это сказал?! - выкрикнул фараон.

- Мы все это говорим, - хором ответили жрецы.

Очень разгневанный, Аменхотеп приказал Семнехкари наказать палицами жрецов, которые громче всех кричат и оскорбляют его, наместника бога на земле.

Семнехкару повторять не надо. Он отобрал трех крикливых и велел стражникам приступить к экзекуции. Наказывали в кошаре для овец и так озверело били, что один из жрецов умер. Присутствующие служители культа толпой насели на фараона, хотели побить, но вмешалась стража, и они разбежались по своим храмам и там закрылись. Среди прихожан появилась весть, что фараон убивает жрецов. Вскоре в соседних поселениях голодные египтяне собрались и пошли к фараону требовать продуктов и справедливого отношения к жрецам египетских богов. Аменхотеп встретил их спокойно. Заискивающим голосом сказал:

- Люди, братья и сестры мои, сердце болит, когда вижу нищету и истощенные работой тела. Я плачу над бедой нашего Египта. Я хочу сделать нашу страну богатой и великой, но на дороге стоят жрецы старых богов. Они имеют большие богатства и поделиться не хотят с вашим фараоном, чтобы приобрести вам продукты, а воинам оружие. Люди, не верьте им, они не хотят вам добра. Поверьте в единого настоящего бога Атона-Солнце, который сейчас на небе смотрит на вас и согревает. Он истинный, ибо мы его видим и чувствуем телом и разумом. Люди, отбирайте у жрецов богатства - оно ваше. Отбросьте старых богов и примите в сердце Атона.

Египтяне слушали и не понимали, о чем говорит Аменхотеп. О каких богах толкует? Кто из них старый, а кто молодой и почему только один бог Атон настоящий? Не понимали и молчали. Но фараонова речь об их нищете и тяжелом неблагодарном труде нашли место в душах. Подсознательно, из подсказки фараона, они понимали, как избежать голода: необходимо отнять богатства у служителей политеизма (многобожия) и поделить между собой. Кто-то из толпы выкрикнул:

- Фараон говорит правду. Они имеют, а мы нет!.. Он говорит правду!

Фараон возбужденный, до пояса обнаженный, в белой нижней рубахе, подняв вверх руки, заклинал присутствующих идти с ними к храму бога Птаха, что стоит недалеко от дворца.

На площади перед храмом люди остановились, а фараон с охраной зашел в храм и вынес оттуда кипарисовый сундучок.

- Египтяне, это только частичка богатства жреца, - сказал Аменхотеп и высыпал оттуда кусочки золота на песок. - Берите себе - это ваш хлеб, козы, овцы. Берите и не бойтесь старых богов. Они бессильны!

Он схватил охапку хвороста вперемешку с сеном, занес в храм и поджег от светильника. Вспыхнуло пламя. На площади люди упали лицом в песок. Затаив дыхание, ждали кары богов. Их голые спины, бедра и кудлатые головы поблескивали на жарком солнце и напоминали мифические существа, которые внезапно неведомо откуда появились и замерли перед кучкой кусочков желтого металла. В сознании жил страх: вот сейчас затмится солнце и настанет вечная ночь. А не будет солнца, не будет ни света, ни тепла. Не вызреют посевы ямса, не будет ни травы, ни овощей. Настанет голод и смерть. Несколько лет тому назад, чтобы наказать за большие грехи египтян, небесное светило среди белого дня потемнело и на небе появились звезды. Благодаря жрецам, которые молитвенно упросили богов смилостивиться, и солнце снова засветилось.

Люди лежали под горячим солнцем и не шевелились. Ожидали. Но солнце не темнело и грома не было, а фараон говорил:

- Видел ли кто из вас, чтобы какой-то старый бог орошал землю под посев ямса, или кормил осла, или носил на поле воду из речки, или кормил свиней, или пас коз, или тянул тележку? Кто видел? Никто. Я тоже не видел, ибо их нет и они ложные. Только один бог Атон правдивый. Он любит вас. Если и вы полюбите его, то он наградит вас и лепешками, и медом, и мясом, и фруктами, и высоким урожаем овощей…

Когда храмовое строение сгорело дотла, люди оставили площадь и попрятались в своих камышовых хижинах.

Несколько дней кучка золотых кусочков лежала на песке. К ней подходили прихожане храма, становились кругом, любовались золотом, но брать не осмеливались: оно не их. А по ночам им снились волшебные сны. Будто их карманы полны золотом и козы в золоте, и куры золотые, и все двигающееся золотое. А сами они лежат в тени под деревом, наслаждаются отдыхом и рабы обмахивают их большими, как у фараонов, опахлами.

Как-то вечером сучковатой палицей лоботряс подгреб себе кусочек золота, взял в руку и начал перекидывать с ладони на ладонь, выкрикивая:

- Оно не печёт! Вот смотрите, не печет!

Это стало как бы сигналом для присутствующих. Они сразу все набросились на кучку, хватали золото и быстро убегали. А убедившись, что боги молчат, солнце светит, пошли к торговцам, что прибыли с моря, выменяли на них много продуктов питания.

Неординарный поступок фараона Аменхотепа в столице Фивах всколыхнул бедняцкие массы. Сначала кое-где группами, по несколько человек, бедняки нападали на жрецов, убивали их, а храмы разрушали и грабили. Позднее разбой стал общей бедой. Фараон поспешно приказал Семнехкару организовать из бедняков карательные отряды и направить в провинции для организованного отнимания богатства у жрецов и разрушения храмов многобожия. Команды сами решали, какие ценности отбирать у служителей культа и какие храмы разрушать, каких жрецов казнить, а каких направлять в каменоломни и там заставлять их работать наравне с рабами. И побежал страх с большими глазами впереди Аменхотепа.

И покрылась земля египетская руинами, и заняли государственные посты бывшие лодыри и авантюристы, неучи и самозванцы. Они зорко следили за каждым египтянином и карали смертью, кто не признавал бога Атона и его наместника на земле фараона Аменхотепа. Богатство из храмов перекочевало к фараону. Он провел ряд социальных реформ, диктаторскими методами усилил правопорядок, начал сооружать ирригационные каналы, строить морские суда. Поскольку был наместником бога на земле, то отрекается от своего простого имени Аменхотеп и приобретает божественное Эхнатон. На восточном берегу Нила строит новую столицу и называет ее Ахетатоном (горизонт Атона). А построив, оставляет древнюю столицу Фивы и переезжает в новую. Там строит многоколонный роскошный храм имени бога Атона, широко рекламирует себя как мудрого и доброго отца народа египетского, принуждает изображать его на картинах и рельефах как делового властителя, который любит детей, целует свою жену, а над их головами белеет солнечный диск - символ бога Атона. Художники рисуют его с женской фигурой, отважным лицом, расширенными глазами, длинным носом и большими ушами - все видит, все слышит. Казалось, успех обеспечен. Нищета побеждена, население поддерживает фараонову реформу, люди не голодают. Но так длилось недолго. Спустя несколько лет подули из пустыни горячие суховеи. Прилетела проклятая саранча и уничтожила остатки убогих посевов, буря потопила морские суда и ко всему этому горю нагрянули жестокие хетты, оккупировали четверть державы. Население снова зароптало, а годы плывут, а любимая жена Нефертити не рожает ему сына, наследника короны. Когда она родила шестую девочку, он обратился к нубийскому прославленному предсказателю за советом. Тот долго ворожил на огне и звездах и наконец сказал, что фараону родит сына молодая женщина из его рода, которая имеет светлую кровь бога Атона. Тогда придворные лица вспомнили, что такую кровь имеет его старшая дочка Меритатон, - когда бывает поранится, то рана на ее теле долго не заживает и оттуда сочится бело-розовая кровь, сукровица, что схожа с солнечной кровью Атона. И фараон без раздумий берет в жены дочку.

Свадьба была многолюдная и громкая. Из провинций приехали управители, вожди и военачальники. Под звуки музыки сестер жрец храма Атона окропил жениха и невесту водой из Нила, окурил миррой, осыпал головы красными лепестками дикой розы и, перевязав им руки травяным перевеслом, при свидетелях повел в спальню, где они зачнут сына - нового фараона. Через год Меритатон забеременела - и фараон снова полон новых надежд, планов и энергии. Но случилось совсем неожиданное. Меритатон рожает сына мертвым. Фараон в гневе кидается на нее с кулаками, душит. Младшие сестры защищают ее, приводят в себя, а отца запирают в кладовке. Там он успокоился и просит прощения у Меритатон с надеждой, что снова родит сына, но живого и здорового. Через полгода она беременеет, а еще через три месяца умирает. Фараон делает ей пышные похороны, бальзамирует и хоронит в пирамиде. Но сам впадает в отчаяние. Его сердце не выдерживает такой судьбы, он сходит с ума и умирает.

Новым фараоном становится воетысячник Хоремхеб. Получив поддержку от жрецов, он возвращает страну к старым порядкам. Начисто разрушает новую столицу Ахетатон и переезжает в Фивы. Последовательно и энергично проводит компанию по уничтожению памяти Эхнатона, провозглашает его еретиком и труп выбрасывает за город на поживу хищным зверям… Но с того времени в поведении египтян будто что-то надорвалось, они начали красть, лодырничать, жить чужим умом, и их сердца ослепли.

 

Только на четвертый день Демосфен и Клеофард достигли храма бога Амона-Ра. Его увидели издалека. Он стоял на пригорке, изрезанном белыми тропинками. На фоне заходящего солнца каменное сооружение храма было удивительным. Они придержали коней, чтобы полюбоваться необычной красотой.

- Таким чудом я его и представлял, - сказал Демосфен и пришпорил коня.

В поселении заехали к знакомому Клеофарду жрецу. Он пожилой, безбородый, в белом подпояснике, собирался идти в храм. Встретил приветливо, осмотрел коня, какой-то мазью смазал копыто и поинтересовался, что их привело к нему. Клеофард коротко сказал:

- Мой друг из Антиохии хочет посмотреть ваше святилище.

- Он антиоховец? - с ноткой недовольства спросил жрец.

- У него царский ярлык.

Жрец сразу повеселел и предложил сам показать храм. Но в его речи чувствовалась какая-то тревога. Клеофард сразу спросил:

- У вас что-то случилось?

- У меня - нет. А в храме - да. Случилось. Бог Амон-Ра разгневался на своих наложниц, гетер, и наслал обезьянью болезнь, - с печалью ответил жрец.

- На всех гетер? - быстро спросил Демосфен.

- Выявлено пока на красивейшей нашей жрице Адрастее.

Сифилис, или как называли египтяне, обезьянья болезнь, был большой бедой в Египте. Чтобы снизить уровень недуга, фараон приказал больных сифилисом умерщвлять. Такой жестокий приказ заставил больных убегать в чужие края, где болезнь была редкостью, и людей не убивали. Но гетеры убежать не могли, они были под строгим присмотром жрецов.

- Что же теперь будет? - спросил Клеофард.

- Будет то, что было с другими гетерами, которые болели… Наш храм бога Амона-Ра должен быть чистым от болезни и грехов. Иначе дорога к нему зарастет травой.

- Если это болезнь обезьяны, то почему человек искупает ее вину, - не успокаивался Демосфен.

Жрец долгим изучающим взглядом посмотрел на него:

- Верно мыслишь, сын. Но надо знать, что не шимпанзе выбрал себе в жены фараонову дочку Хермиану, а Хермиана взяла его в мужья. От него и заболела.

- Кто это знает?

- Все знают. Мы внимательно смотрим за нашими гетерами и периодически тщательно обследуем их. Если выявляем на ком-то бледно-розовую сыпь на теле, напоминающую фигуры дуг, колец, кокард, даем какое-то время на вызревание. Следим, когда появляются четкие признаки недуга: опухает рот, гнойные нарывы осыпают уши и щеки, язык начинает терять способность произносить слова, а нос проваливается, тогда мы говорим, что это обезьянья болезнь и применяем известные действия - умерщвляем больных.

В связи с чрезвычайным происшествием центральные ворота храма были закрыты, и посторонних не пропускали. Жрец согласился провести их в святилище по подземныму переходу.

Само здание храма - земной дом бога Амона-Ра - поражало своим величием. Огражденный высокой белой стеной, украшенной священными символами, резными надписями и рельефами, вызывал чувство таинства и мистики.

На площади перед храмом стоял высокий обелиск в честь Амона, а рядом с ним - каменная стела с изображением двух ушей и глаз. Перед пилоном, воротами храма, сидели писцы с пачками папируса и записывали вопросы прихожан к богу. Вопросы передавали жрецам, которые ревностно молились и давали ответы.

Около стены среди кипарисовых деревьев белели статуи фараонов девятнадцатой династии Рамсеса Первого и Рамсеса Второго. От них начиналась аллея сфинксов - каменных фигур с телом льва и головой барана. В конце аллеи стоял широкий мраморный жертвенник, на который по религиозным обрядам клали жертвы. Около жертвенника стояла Кассандра с царским стражником, он привез ее на обследование. На ней был шелковый женский пеплос и красный пояс, обвивавший ее стройный стан. Когда в сопровождении жреца Демосфен с Клеофардом проходили мимо них, она кинулась к Демосфену, упала перед ним на колени и начала слезно просить, чтобы защитил ее от унижения:

- Демосфен, ты близок к царю, защити меня. Я чистая. Я хочу жить. Скажи Эвергету, что у меня болезни нет.

Она смотрела на него умоляющими глазами и просила:

- Помоги, Демосфен. Я ничего не делала против воли бога.

Какой-то внезапный спазм стиснул горло, он пожимал плечами и молчал:

- Дочка, - сказал жрец, - встань с колен и вытри слезы. Безгрешных бог не карает. Я верю, что ты чиста, но мы обязаны обследовать.

На аллее сфинксов появились два жреца, они подошли к Кассандре, накинули на ее голову черный платок и взяв за руки, повели в храм. Жрец сокрушенно покачал головой и молитвенно проговорил:

- О наимудрейший Амон-Ра, смилуйся над красавицей Кассандрой. Она по твоему велению сумела стать возлюбленной царевича, чтобы со временем быть царицею и склонять к тебе людей. Смилуйся, но делай так, как сам хочешь.

Жрец еще раз провел ладонями по лицу и пошел к невысокому дому, примыкавшему к храмовой стене. Открыв дверцы, заплетенные диким виноградом, он жестом руки показал, чтобы Демосфен и Клеофард шли за ним. Спустились по ступеням вниз и пошли глубоким подземельем. Стены слезились и терпкий запах гнили вызывал кашель. На влажном каменном полу лежали шкуры, сброшенные змеями при линьке, иногда пролетали летучие мыши, садились на голову. В глубоких стенных нишах лежали мумии гусей и баранов, священных зверей и птиц и около них мерцали масляные светильники.

Сразу за поворотом был выход. Они по ступеням поднялись к выходу и зашли во внутренний дворик, куда только при торжественных посвящениях детей допускали простых египтян. Перешли дворик, обошли священное озерцо, в котором жрецы и жрицы перед проведением обрядовых ритуалов мылись.

Снова поднялись по ступенькам и попали в помещение жриц любви. Гетер не было, двери раскрыты, окна не зашторены и по помещению гулял сильный сквозняк. На известковых стенах были хорошо видны рельефы, живописи на эротические темы, тексты религиозных песен и священные символы.

Жрец не разрешил долго задерживаться в покоях, повел к святилищу, где хранилась статуя Амона-Ра. Его терракотовые ноги и руки были покрыты серебром, а лицо - золотом. На голове - голубая корона, усыпанная бриллиантами, и написаны демотичным шрифтом священные слова. В праздничные дни его одевали в роскошный наряд и подносили сладкую еду, как живому человеку. Когда жрецы считали, что он уже наелся, ставили на повозку и вывозили на площадь к молящимся.

Из святилища храма жрец повел Демосфена и Клеофарда к гипостилю, главному залу празднований, и там оставил. Сам пошел готовиться к религиозной церемонии.

Главный зал был просторный, с двумя рядами колонн. Воздух густо пропитан запахами мирры и иерихонского бальзама. Рельефы и стенописи, ряды символичных знаков, магических формул, иероглифы, скульптурные изображения бога Амона-Ра, гирлянды золотых и серебряных украшений на колоннах создавали чувство магической ауры, веяло глубокой тайной.

В сопровождении жены бога, верховной жрицы, в зал пришли гетеры в белых сорочках на бретельках и стали слева на расстоянии пяти метров от мраморного главного жертвенника храма. Среди них была и Кассандра. В ее глазах - боль и тоска, разочарование и мольба, страх и надежда. Демосфен встретился с ней взглядом - и его сердце сжалось, заплакало, он хотел помочь. Но как?

За гетерами появились музыканты, певцы и профессиональные плакальщицы с посудинами для слез, и стали справа от жертвенника. Через несколько минут пришли жрецы в высоких париках и длинных позолоченных подпоясниках. Они зажгли светильники и курильницы с миррой и ладаном и стали окуривать присутствующих. Заиграла музыка и хор запел гимн в честь бога и царя Птолемея. Две танцовщицы вышли на середину зала и исполнили ритуальный танец подземного царства.

Сразу по жесту верховного жреца музыка стихла и танцовщицы легли на пол ниц. Из смежного зала вышла босая, голая, больная сифилисом молодая красавица Адрастея. За ней шел храмовый жрец-гипнотизер, он выполнял редкие религиозные обряды в храме.

Адрастея, напоенная чаем из наркотических трав, была как бы невменяема: движения рук и ног скованы, глаза безумны, кожа от высокой шеи до колен поражена красно-бурой сыпью. И безразличие и невосприятие окружающего, пухлые уши и язвы на губах, и разукрашенное сыпью тело вызывали отвращение и одновременно сочувствие.

Маг остановил ее перед жертвенником и вкрадчивым голосом сказал, чтобы она смотрела на серебряный шар, который держит перед ее глазами.

- Адрастея слушай меня и больше никого, - говорил мягким голосом маг. - Ты идешь по белым широким ступеням… Ты видишь цветущую поляну… Солнце греет твои плечи, ты подставляешь щеку и оно целует… Ты счастлива и тебе улыбается мама, она идет тебе навстречу…

На губах Адрастеи появилась теплая улыбка, глаза широко открылись, она наклонилась вперед, чтобы побежать к маме, но маг остановил:

- Адрастея, мама придет, когда твоя болезнь будет сожжена в огне… И ты будешь чистой. А теперь ложись на мягкую постель и смотри в небо, по которому идешь к маме.

Адрастея послушно выполнила волю мага, и легла лицом вверх на жертвенник.

- Теперь усни. Ты спишь и тебе снится детство. Ты играешь с белой собачкой и она лижет тебе руку. Ты сказала: На!.. Цю-цю, на! И она лижет тебе щеку… Спи.

Появился экзекутор в долгополой черной хламиде и маской крокодила на лице.

В группе гетер кто-то отчаянно вскрикнул. Две жрицы подняли гетеру, которая, сомлев, упала, и оттянули за широкий цоколь колонны.

Жрецы в экзальтации подняли руки вверх и гетеры упали на колени, склонив в трауре пышноволосые головы. Плакальщицы теснее подошли друг к другу, перепуганными глазами смотрели на жертву. Настала долгая гнетущая тишина, казалось, что она невидимыми лапами повалит всех на пол, чтобы раздавить и сжечь на своем черном огне.

Экзекутор наклонился над Адрастеей, сбрызнул водой лицо, подул три раза на глаза, и положил кусок отравленной ткани на ее губы. Тело конвульсивно дернулось и замерло. Адрастея, вытянувшись, лежала с улыбкой, будто спит и во сне видит хороший сон. Ее растрепанные черные волосы и закрытые глаза, и дивный, ровный покой на лице не говорили о трагичном конце. Она спала.

Экзекутор покинул зал и жрецы окружили жертвенник, в молитвенной экзальтации начали метелками из перьев отгонять злые силы, что остались после гетеры. Раздались тоскливые звуки флейты, заплакали, заголосили плакальщицы, и танцовщицы снова запрыгали, забегали по залу, исполняя танец печали и душевной боли.

Служители храма принесли кедровые носилки. На них положат мертвую Адрастею и вынесут на пригорок к костру, где и сожгут. Впереди похоронной процессии будет идти верховный жрец с жезлом из слоновой кости и выкрикивать, что Адрастея прощена богами и она будет пребывать в подземном царстве бога Осириса.

Демосфен дернул Клеофарда за рукав:

- Идем отсюда, пока живы и не свихнулись.

Они вышли из храма и долго шли молча по улице, будто в пустоту, не было ни тревоги, ни чувства сожаления.

Клеофардов конь еще хромал, и они решили возвращаться домой, ибо на хромом коне далеко не уедешь. Когда седлали коней, пришел запыхавшийся от быстрой ходьбы жрец. Он торжественно возбужденный, довольный собой, еще на ходу начал говорить:

- Со дня основания нашего храма таких важных похорон не было. Теперь далеко будут говорить о нашем храме. Нас будут знать и мы будем у людей на высоте.

- Известность хороша и полезна, когда она несет радость, а не печаль, - промолвил Демосфен.

- О, вы ничего не понимаете, - пробурчал жрец. - Мы вовремя нашли и остановили страшную болезнь. Пусть знают все, что наши гетеры чисты. Они хорошо воспитаны и красивы. Таких нет ни в храме бога Птаха, ни в храме Хора, ни в храме Баста. Там жрицы косолапые, курносые и толстозадые. Только наши не имеют женских пороков. Их опекает царь Птолемей, а его сын, как вам известно, симпатизирует Кассандре, и они любят друг друга.

Чтобы не гневить жреца, Демосфен согласился с его мнением, что жрицы любви храма, в котором он служит, самые умные и красивые и таких больше нигде нет. Жрец повеселел и велел ключнице собрать что-нибудь из продуктов гостям на дорогу, ибо конь еще хромает, а дорога будет длинная. Проворную худенькую ключницу ждали недолго. Она принесла в корзине сыр, лепешки, рыбу, а в козьем меху - вино. Распрощались дружно с поклонами. Когда выезжали, жрец снял сандалии и кинул им вслед: Приезжайте еще!

В дороге конь еще больше захромал и пришлось идти пешком. Ночевали на опушке леса за озером… Разожгли костер, чтоб отпугнуть гиен, которые шныряли в кустах поблизости, выискивая поживу, и пискливо тявкали, пугая коней. Спали на куче опавших листьев. Демосфен долго смотрел на звездное небо и чувствовал, как оно постепенно заполняет собой душу, вытесняет оттуда остатки печали от увиденной расправы жрецов над больной гетерой. Ему не спалось, не спал и Клеофард.

- Клеофард, что ты скажешь о судилище в храме?

Клеофард сам об этом думал, но не находил ответа. Чтобы не молчать, сказал:

- Без веры жить нельзя. Вера - это больше, чем знания.

- Согласен, но то, что делалось в храме, не вера, а что-то схожее на торгашество. Слышал, что сказал жрец? Он доволен, что болезнь именно в их храме случилась и теперь о храме будут говорить далеко. А поскольку будут говорить, то больше будет посетителей.

- Демосфен, люди творят богов по себе. Какие люди, такие и боги.

- Об этом я уже слышал. Мир меняется, люди тоже, а жрецы - нет. Почему?

- А почему Птолемей почитает эллинских богов? Их двенадцать на вершине горы Олимп. Они там живут, пируют, общаются с эллинами и не подозревают, что как только эллины поднимутся на вершину их горы, им места там не останется. Наши боги живут рядом с нами и живут столько, сколько живем мы.

- Мне нравится твой патриотизм, Клеофард. Ты любишь Египет.

- Чтобы не любить страну в которой родился и живешь, надо иметь пустое сердце и глупую голову. Мы, египтяне, хотим вернуть Египту былую славу и могущество. Такое время настало. Вернем свои земли.

- Земли, которыми владеют антиоховцы? Это уже война, - заметил Демосфен.

- Может, и война. За правду можно и повоевать. Правда стоит войны.

- Однако на войне первой жертвой становится правда. Ты этого не знаешь?

Клеофард уклонился от ответа, понимая, что говорит не то, что хотел бы сказать, но оно само срывается с языка.

- Пока антиоховцы не отдадут наши исконные земли, мы считаем их своими врагами.

Демосфен почувствовал, как что-то неприятное и холодное проникает в его душу. Он с чувством сдержанного оскорбления сказал:

- Я антиоховец и хочу быть вам добрым соседом. Имеешь доброго соседа, имеешь два дома. Мне неприятно…

Скульптор поспешил смягчить беседу:

- Ты не антиоховец, ты друг Береники, возможно, будешь ее мужем. Ты должен любить Египет больше, чем я.

Демосфен подумал: "Войны сохраняют египетский патриотизм. Убери войну - и Египет останется без патриотов". Но скульптору сказал:

- Что-то я перестал тебя понимать…

Неожиданно пошел дождь и они накрылись плащами. Утром ветер подул с юга, разогнал тучи и высушил росу.

В Александрию прибыли под вечер. На конном дворе к Демосфену подошел Дарий и поздоровался по-военному:

- Хайре, Демосфен!

- Хайре, Дарий! Что тут делаешь?

Дарий уже не кидал злых взглядов, как бывало, говорил виноватым голосом:

- Демосфен, я ошибался. Ты не селевк, ты друг царя Птолемея, значит, мой друг. Забирай себе Иду, я не против. Только заплати мне за нее.

- Платить?

- У нас такой обычай. Если муж не заплатил за жену, она считается незамужней и может быть неверной. Заплати одну драхмочку. Для тебя это не деньги.

- Нет, Дарий, платить я не буду. Я женат.

Дарий удивленно посмотрел на него, взял за повод буланого и повел в конюшню.

Демосфен смотрел на него в спину, а перед глазами видел Иду, ее добрые черные глаза, в которых светилась сердечная доверчивость, слышал ее страстный, с особым тембром голос. Наверно, она уже познакомилась с Рувимом и он вечерами учит ее слушать звезды… Почему так легко отступился от нее Дарий? Не любит? Чего же добивался? Может, оракул прав: Дарий по природе раб, который хочет стать рабовладельцем.

- Демосфен, ты вернулся? - громко крикнул военачальник Катон, выйдя из помещения штаба.

- Смотрю: кто? Демосфен. Ты ожидаешь Эвергета? Нет его.

- Где же он?

- Ты ничего не знаешь? Неприятная история. Идем со мной.

Катон повел его в заплетенную виноградной лозой беседку, где стояли топорно сделанные стол и скамейка.

- Прошу, садись, - Катон рукой показал на скамейку. - Неприятность, Демосфен, большая. Приехали царские стражники, силой забрали Кассандру и повезли в храм на обследование, будто у нее обезьянья болезнь. О, что тогда сделалось с Эвергетом!.. Он плакал, разорвал на себе одежду, кричал, что его насильно враги хотят уничтожить, ибо любит Кассандру. Привез лекаря и попросил осмотреть его тело. Лекарь сказал, что знаков болезни нет, но может появиться, когда созреет. Это совсем сбило с толку царевича. Он выпил бадью вина, упал на носилки и его отнесли во дворец. Там, говорят, просил царя, чтобы не трогал Кассандру и не позорил. Но царь не дал согласия. Тогда Эвергет закрылся в своем покое, никого не пускает и четвертый день ничего не ест.

Демосфен посочувствовал и попросил военачальника дать колесницу, чтобы доехать до дома. Тот приказал слуге запрячь коня.

С Клеофардом Демосфен распрощался на перекрестке улиц недалеко от дворца. Сошел с колесницы и пошел к воротам царского двора, около которого рабы чурбаками утрамбовывали только что поставленную каменную стелу с надписью: Египет люби, или убирайся вон!

"Это уже конкретно ко мне обращается царь" - подумал Демосфен и быстро пошел к своему дому. Всбежал по ступенькам на второй этаж… Иды нет. Посмотрел в другую комнату - нет. Заглянул за штору, может, шутя спряталась? Нет. На столе увидел табличку из белой глины. На табличке угольным карандашом написано: "Демо, где ты? До свидания. Ида, которая всегда опаздывает". Что это? Откуда табличка? Ничего не понимая, он взял табличку и уже хотел идти к Рувиму, может, что знает, но оракул сам пришел и с порога крикнул:

- Вы уже дома?

- Дома.

- Рад видеть. Знаете новость? По глазам вижу, что знаете.

- Имеете в виду обезьянью болезнь?

- И о болезни, и об Иде. Ида обязательно будет царицей. Она хочет быть грамотной, как вы. Возьмите ее с собой и сделайте счастливой.

- Где она?

- Не знаю. Хочу вас осчастливить. Домой в этом году вы не вернетесь. Будете жить в нашей столице Александрии до следующего лета.

- Что? - расстроено спросил Демосфен. Он такого "счастья" не ожидал. Рувим заметил его беспокойство.

- Вы недовольны? Думал, обрадуетесь возможности до следующего лета жить в Александрии с вашей красавицей, а вы загрустили. Радуйтесь, войны с Лаодикой не будет. Египту предстоит воевать с гиксосами.

Такое сообщение еще больше опечалило Демосфена. Протей просит, чтобы Птолемей пришел в этом году. Почему? Это только ему известно. Наверное, есть какие-то важные причины?.. Что теперь?.. Как быть?..

 

Птолемей тоже ломал голову: что делать? Проклятые гиксосы, таки пошли на Египет, а македонцы собираются войском помогать Лаодике. А тут еще и Эвергет заболел от безумной любви к Кассандре. И все это навалилось одновременно на его голову, и как раз тогда, когда выпал шанс отвоевать без большой крови бывшие египетские земли; когда Береника добровольно обещает передать под его царскую руку всю Селевкидию. Что делать? Воетысячник советует сначала разгромить гиксосов, а потом идти на Антиохию. Но "потом" может быть поздно: македонцы первыми придут в Антиохию, помогут Лаодике и ее единомышленникам собрать антиегипетские команды в провинциях, и тогда их не одолеешь.

Птолемей с разбитой надеждой на быстрый, как казалось, успех ходил по комнате из угла в угол и чувствовал, как в нем нарастает гнев. Кто стал поперек его дороги? Почему именно теперь, когда так близко стоит заветная мечта? Кто наслал на сына любовь к гетере?

Затуманенный его взгляд остановился на белой статуе богини домашнего уюта Хатхор. "Это Она… Она! Я же просил ее, молил, призывал к помощи, просил защитить Эвергета от Кассандровой страсти. Не сделала… Паршивка! Самозванка!..". Он схватил серебряный кувшин с водой, что стоял на столе и плеснул ей в лицо:

- Вот тебе!… Вот!.. Пошла против меня? Вот тебе! - когда выплескал всю воду, стал бить ее кувшином по голове, по спине, по плечам: - Вот тебе за неуважение к царю, за мои заботы. Вот!..

Он от всей души щедро изливал свою боль и ненависть на статую богини. Сжал кувшин обеими руками и бил, и бил изо всех сил… И чем дольше и сильнее бил, тем легче становилось на душе. Гнев стихал, ненависть погасала и голова просветлела. Он бросил кувшин на пол и сел в свое кресло. И тут внезапно почувствовал острую боль в сердце, как будто кто-то резко ткнул в него шилом. Схватился рукой за сердце, примирительно посмотрел на исковерканную статую Хатхори, прошептал:

- Прости… Ты сама виновата.

Когда пришел слуга, царь сидел в кресле бледный, как мел, пытаясь что-то сказать, но только шевелил губами и виновато водил глазами по комнате, будто кого-то искал…